Новая история Второй мировой - Страница 158

158

«Напасть и при этом наверняка взять — это значит напасть на место, где он не обороняется; оборонять и при этом наверняка удержать — это значит оборонять место; на которое он не может напасть. Поэтому у того, кто умеет нападать, противник не знает, где ему обороняться; у того, кто умеет обороняться, противник не знает, где ему нападать. Тончайшее искусство! Тончайшее искусство! — нет даже формы, чтобы его изобразить. Божественное искусство! Божественное искусство! — нет даже слов, чтобы его выразить. Поэтому он и может стать властителем судеб противника…

Бывают дороги, по которым не идут; бывают армии, на которые не нападают; бывают крепости, из–за которых не борются; бывают местности, из–за которых не сражаются; бывают повеления государя, которых не выполняют».

Принцип двух слабостей утверждает, что одна некомпенсированная слабость защитима, при наличии же двух слабостей связность позиции резко падает, и позиция становится стратегически проигранной. Поэтому в любых жизненных конфликтах нужно стремиться к тому, чтобы не иметь двух и более проявленных и значимых слабостей. Позиции с одной выраженной слабостью (резкие конфликты в семье, тяжелая ситуация на работе или в области учебы и т. п.) защитимы, но должны рассматриваться как «позиции повышенной опасности». Одна ошибка, возникновение одной «дырки» — и весьма вероятна жизненная катастрофа. Очень часто этой второй слабостью оказывается плохое знание противника.

«…если знаешь его и знаешь себя, сражайся хоть сто раз, опасности не будет, если знаешь себя, а его не знаешь, один раз победишь, другой раз потерпишь поражение; если не знаешь ни себя, ни его, каждый раз, когда будешь сражаться, будешь терпеть поражение».

Сюжет четвертый: Долгая ночь накануне Троянской войны (военные диалоги)

— Насколько велика сегодня угроза крупной войны с участием России?

Современный мир представляет собой войну всех против всех, но только в моем определении. В общепринятой семантике войну ведут только и исключительно суверенные государства. К. Клаузевиц назвал ее продолжением государственной политики «иными, а именно насильственными средствами». Можно определить войну и как особое правовое состояние, при котором действия, абсолютно незаконные в мирное время, являются вполне легитимными.

Заметим, что все определения в явной или скрытой форме говорят о том, что состояние войны есть оправдание насилия и убийства. Война разрешает то, что во время мира строго запрещено, и в этом отношении может рассматриваться, как своеобразный карнавал, «массаракш», мир наизнанку, праздник непослушания.

Я считаю войну важнейшей гуманитарной технологией, обеспечивающей саму возможность социального существования вида Homo Sapiens. Она представляет собой институт, позволяющий «сбрасывать» вовне агрессию, непрерывно производящуюся в жестко структурированном обществе. Ничего не поделаешь: крупные приматы — эволюционные эгоисты, и для взрослого самца каждый другой взрослый самец — соперник, а самка — добыча. Поэтому существование в социуме, «в рамках» — это непрерывный и сильный стресс, а нормальная реакция крупного примата на стресс — агрессия. Кольцо обратной связи замыкается — агрессия производит агрессию.

Вечно так продолжаться не может. Рано или поздно социальные ограничения будут сброшены, и та «война всех против всех», о которой я писал выше, проявится уже не в одобрении убийства, а в череде непрерывных убийств. Смотри «Повелитель мух» У. Голдинга. Или «Королевскую битву». Или «Эксперимент».

Но плюсы социального существования настолько велики, что из вида, являющегося, по сути, нежизнеспособной мутацией, получился властелин Земного шара и безусловный царь природы. Следовательно, человеку требовался механизм, утилизирующий агрессию. Война и стала таким механизмом. Кроме того, она исполняет роль социального лифта, перемешивающего излишне стратифицированное общество, своеобразным «санитаром леса», выбраковывающим слабые или больные сообщества и, last, but not least, одним из источников культуры (говоря языком нашего времени — новостным поводом).

Кроме того, война выступает как агент развития, причем речь идет не только о технологическом прогрессе, но и об изменениях в гуманитарной сфере. В конце концов, современное международное право выросло из Тридцатилетней войны, а «типовой» Гражданский кодекс ведет свое происхождение от Кодекса Наполеона.

Возможно ли обойтись без войны? Наверное, да, но для этого нужно найти другие механизмы сублимации социальной агрессии. Искусство, трансцендентное познание — это очень не для всех. Спорт и игры снимают лишь часть напряжения. Может быть, мир «высокой виртуальности», современный аналог древнеиндийского «покрывала Майи», искусственная оболочка, находясь внутри которой, никаким экспериментом нельзя доказать ее иллюзорность? Но Станиславом Лемом было убедительно продемонстрировано, что в таком мире убийство является настоящим убийством — а значит, и война будет самой настоящей…

Кстати, Лем предложил еще одну мыслимую возможность: «бетризация», прививка, снимающая агрессивность на физиологическом уровне. Но мало того, что это лекарство в чем–то хуже самой болезни, так оно еще и толком не действует! Бетризация просто разделяет мир на неспособное к агрессии большинство и очень даже способное к ней меньшинство. И, собственно, это меньшинство остается Человечеством. Бетризованные же представляют собой биороботов, не способных к познанию и с трудом способных к продолжению рода — то есть в перспективе, на больших временных дистанциях, модель Лема переходит в общество, описанное Уэллсом в «Машине времени», а затем — и в мир «Нулевого потенциала» У. Тенна, где разумные ньюфаундленды содержат людей в качестве домашних животных.

158