При этом следует помнить, что советские войска также испытывали массу трудностей. Они все еще не имели над противником существенного превосходства — если имели его вообще. Общепринятые цифры соотношения советских и германских сил на ноябрь 1942 года таковы:
По людям 6,6 миллиона против 6,2 миллионов (1,1:1),
По артиллерии 77,8 тысяч против 51,7 тысяч (1,5: 1)
По танкам 7350 против 5080 (1,4:1)
По самолетам 4544 против 2500 (1,3:1).
Моторизация вермахта (а также 8‑й итальянской армии) была заметно выше, чем у Красной Армии. С другой стороны, советские войска превосходили противника по количеству танков, а главное, начали в массовом порядке формировать подвижные соединения — танковые и механизированные корпуса. Пока что такой корпус по численности пехоты примерно соответствовал половине немецкой танковой дивизии и имел значительно меньшую автономность — но всем было ясно, что «блицкрига» больше не ожидается, и маневренные действия будут проводиться на оперативно–тактическую глубину. А это сразу обесценивало значительную часть качеств немецких подвижных соединений.
Вдобавок с точки зрения коммуникаций географическое начертание фронта от Ладожского озера и до Сталинграда благоприятствовало советской стороне и было крайне неприятно для немцев. Южнее Астрахани ситуация менялась — но вермахт здесь имел слишком мало с ил, чтобы воспользоваться своим преимуществом.
Положение немецких войск значительно (но не кардинально) улучшилось бы, если бы им удалось летом отбросить советские войска за Кавказский хребет, а к осени выйти к Волге на широком участке от Сталинграда до Астрахани и наметить наступление по западному берегу Каспийского моря. Вот где, на самом деле, была нужна 11‑я армия Э. Манштейна! Но время для такого маневра ушло.
С другой стороны, если бы Манштейна с его армией не отправили под Ленинград, блокада, скорее всего, была бы прорвана уже в августе — с неизбежным для немцев ухудшением положения на северном участке фронта. Трудно сказать, не привело ли это ухудшение к новым непредсказуемым последствиям…
Учитывая выгодную оперативную обстановку и слабость обороны сателлитов Германии, Ставка не стала привлекать к операции крупные резервы, расположенные в районе Москвы. Это сыграло положительную роль: внезапность, которая планировалось, была обеспечена полностью, а сил, уже переброшенных на юг, оказалось вполне достаточно.
Соотношение сил между Красной армией и вермахтом с его союзниками на Сталинградском направлении к ноябрю 1941 года было следующим:
Личный состав 1 103 ООО против 1 011 500(1,1:1)
Орудия и минометы 15 501 против 10 290 (1,5:1)
Танки 1462 против 675 (2,2:1)
Самолеты 1350 против 1216 (1,1:1).
Определенное значение в отвлечении внимания противника сыграла операция «Марс» — очередное наступление советских войск на традиционном Ржевском направлении. Трудно сказать, виной ли тому подготовка «Марса» и связанная с этим игра советской разведки, либо же немецкие аналитики сделали свои выводы из распределения резервов Красной Армии, или сыграла свою роль слабость 2‑й армии, беспокоящая нового начальника штаба ОКХ К. Цейтцлера — но противник был убежден, что ожидаемое крупное русское наступление будет направлено в стык групп армий «Центр» и «Б».
На сей раз советское командование добилось полной неожиданности — на стратегическом, оперативном и тактическом уровнях.
Приказ о переходе в наступление был зачитан войскам Донского фронта в ночь на 19 ноября. Сталинградский фронт начинал активные действия на сутки позже, там войска узнали о предстоящих операциях лишь в ночь на 20 ноября.
Утром 19 ноября 1942 года выяснилось, что авиация не может подняться в воздух. Над донскими и волжскими степями стоял густой туман, к северу от Сталинграда был сильный снегопад. Советские источники называют погоду неблагоприятной — в действительности она лишь способствовала внезапности атаки и полной дезорганизации румынской обороны.
Артподготовка началась в 7:30. К 12 часам дня в центре фронта 5‑й танковой армии продвижение достигло 2–3 километров, но на флангах атака затормозилась. Командующий армией генерал П. Романенко принял решение использовать танковые корпуса подвижной группы — 1‑й и 26‑й — для прорыва тактической зоны обороны противника.
При иной погоде или с иным противником это дривело бы к большим потерям в бронетехнике, загромождению дорог и резкому падению темпов операции. Но противотанковая оборона румынских войск, как мы уже упомянули, была весьма слаба.
К концу дня 1‑й танковый корпус продвинулся на 18 километров, и это уже был прорыв. 26‑й корпус наткнулся на несколько очагов сопротивления, но румынская оборона начала терять цельность, разваливаться, и корпус легко обошел позиции еще сопротивляющихся частей 3‑й румынской армии.
Вечером обе стороны ввели в бой резервы: П. Романенко бросил в прорыв 8‑й кавалерийский корпус, а П. Думитреску — 1‑ю румынскую танковую дивизию, которая на этом прекратила свое существование. Командир 26‑го корпуса А. Родин поступил с этой дивизией просто: отрезал румынские танки от тылов, а эти тылы включил в свою танковую колонну.
Командующий наступающей правее 21‑й армий И. Чистяков также использовал свои подвижные корпуса для прорыва обороны, причем добился большего успеха, чем Романенко, который наносил главный удар. К вечеру 4‑й танковый корпус 21‑й армии продвинулся на 35 километров к югу и вышел на оперативный простор.